ПОНДИШЕРРИ

Одна из пьес или сценариев для Нового 2007 года

 

Действующие лица:

Шри Ауробиндо (Коля)

Мать (Лена)

Сатпрем (Артем)

Режиссер (Эма)

 

Реквизит: 4 текста, 4 стула или табурета, 2 белых простыни с английскими булавками, белю футболка, туфли, шляпа, железная миска, крышка от кастрюли для звона.

 

Действие:

Входят два актера и актриса, смеясь и болтая о погоде, о последних фильмах, о съемках и т.п. Влетает воодушевленный режиссер.

 

РЕЖИССЕР: Ребята, у меня такой сценарий! Тема духовных поисков – это же круто. Представьте - дело происходит в Индии!

 

АКТРИСА (со смехом): В Индии?

 

АКТЕР 1: Я буду слоном!

 

АКТЕР 2: А я – махараджей!

 

АКТРИСА: А я – восточной танцовщицей!

 

РЕЖИССЕР: Спокойно! Съемки со слонами не входят в наш бюджет. Я же сказала – духовные поиски. Вот твоя роль, вот – твоя, а это- тебе. Давайте сядем и почитаем.

Это история духовных лидеров, живших в двадцатом веке в Индии, основателей учения интегральной йоги. Манера повествования - воспоминание теней о прожитой жизни, которая их еще тревожит, поскольку они чувствуют себя в ответе за оставленное здесь человечество. На темном фоне трое людей, одетых в светлое, по очереди говорят о себе. Очень лаконичная повествовательно-драматическая манера, без большого количества действия как такового. Поехали!

 

АУРОБИНДО: Меня зовут Ауробиндо Гхош. Я родился в 1872 году в индийском городе Калькутта. Мой отец, доктор Кришна Дхан Гхош, изучал в Англии медицину и вернулся в Индию убежденным поклонником английской культуры. В доме говорили только по-английски. Отец не хотел, чтобы я и мои братья попали под пагубное влияние "чадного и отсталого" мистицизма. Он не хотел даже, чтобы мы знали что-нибудь о традициях и языках Индии.

 

МАТЬ: Я - Мирра Альфасса. Я родилась в Париже в 1878 г.; мать моя была египтянка, отец - турок. Родители мои были убежденными материалистами; отец - банкир и превосходный математик, мать до восьмидесяти восьми лет оставалась последовательницей Карла Маркса.

 

АУРОБИНДО: Мне было 7, когда отец отправил меня и двух моих старших братьев в Англию со строгими наставлениями, которые запрещали нам заводить знакомства среди индийцев и подвергаться какому бы то ни было индийскому влиянию.

 

МАТЬ: Я начала созерцание в возрасте четырех лет. У меня был маленький стул, на котором я сидела, погруженная в медитацию. Очень яркий бриллиантовый свет нисходил в мою голову и производил некоторое смятение в моем мозгу. Конечно, я не понимала ничего, это был возраст не для понимания. Но постепенно я начала чувствовать: 'Я должна сделать какую-то невероятно великую работу, о чем еще никто не знает'.

 

АУРОБИНДО: Мне было 12 лет, когда я уже овладел латынью и французским. (Смеется). Английский был конечно для меня "родным" языком. Любимым моим занятием в промежутках между учебой было чтение. Именно в этот период пришло твердое решение работать для освобождения моей настоящей родины - Индии.

 

САТПРЕМ (которому нечего пока делать): Не много ли биографии?

 

РЕЖИССЕР: Тс-с-с-с! Продолжайте…

 

МАТЬ: Мне было лет девять; мы с подружками бегали наперегонки в лесу Фонтенбло. Лес был довольно густой. На бегу я даже не заметила, как кончилась тропинка, и я оказалась на краю обрыва, под которым на три метра ниже проходила дорога, вымощенная щебнем. Я так разогналась, что мне было не остановиться: и раз! - я в воздухе. В тот момент я особенно живо ощущала собственную душу, и все происшедшее казалось мне вполне естественным. Я просто сказала себе: "Нет! со мной ничего не может случиться". И я почувствовала, как что-то поддерживает, несет меня, - а потом меня, в буквальном смысле слова, мягко опустили на землю, на камни. Я поднялась: на мне не было ни ссадины, ни даже пылинки.

 

АУРОБИНДО: За хорошую успеваемость мне предоставили стипендию для продолжения обучения в Кембридже. За первый год своего пребывания в Королевском Колледже я получал призы за стихосложение на греческом и латыни, но греческий и латынь уже не увлекали меня так, как раньше. Жанна Д'Арк, американская революция -- вот что интересовало меня: я думал об освобождении своей Родины. Это политическое призвание владело мной уже тогда, когда я еще точно не знал, что собою представляет индиец!

 

МАТЬ: Когда я была ребенком примерно тринадцати лет, каждую ночь, как только я ложилась в кровать, мне казалось, будто я выхожу из своего тела и поднимаюсь прямо вверх, над домом, над городом, очень высоко. Я видела себя одетой в величественное золотое платье, значительно более длинное, чем я; и когда я поднималась выше, платье вытягивалось, простиралось вокруг меня, формируя своего рода огромную крышу над городом.

 

РЕЖИССЕР (вскакивает): Тут мы используем спецэффекты! Направим луч света вверх, над декорацией города… Представьте – темный ночной город и этот восходящий луч. Можно запустить золотой фейерверк… Я поговорю с нашими пиротехниками.

САТПРЕМ берет крышку.

 

МАТЬ (продолжает): Тогда я видела мужчин, женщин, детей, старых людей, больных, несчастных; они собирались под простирающимся платьем, прося о помощи. В ответ платье, гибкое и живое, протягивалось к каждому из них, и как только они касались его, они выходили из своих горестей. Ничего не казалось мне более прекрасным, ничто не могло сделать меня более счастливой; все дневные дела казались мне тупыми и бесцветными по сравнению с этой ночной деятельностью, которая была для меня настоящей жизнью. – Да, конкретно ее глючило!

 

АУРОБИНДО: Мне было 20 лет, когда я блестяще сдал экзамены для поступления на службу в Индиан Сивил Сервис, но не явился на экзамен по верховой езде. В результате я провалился. Почти одновременно пришло известие о смерти отца. Умер он от удара после того, как получил ложное известие о том, что его любимый сын Ауробиндо погиб во время кораблекрушения.

 

МАТЬ: В 15 лет я отправилась со своей матерью в путешествие по Италии. При осмотре тюрьмы дожей в Палаццо Дукале я внезапно узнала камеру и надпись на стене и вспомнила, что была задушена здесь в одном из своих рождений. Помимо этого я узнала себя в портрете принцессы Клуэ в замке в Блуа и в египетских царицах Хатшепсут и Тие  из династии фараона Аменхотепа, жившего 3 тысячи лет назад.

 

АУРОБИНДО: Ничто не держало меня больше в Англии, и я отправился на родину. Более всего занимала меня судьба Индии. У меня была цель -- собрать и организовать все силы нации для революционных действий. При этом я был убежден, что индийцы сами виноваты в сложившейся ситуации. Настоящий враг моего народа-- это не англичане, но наша вопиющая слабость, наша трусость, наша тупая сентиментальность. Я знал, что нужно прежде всего смотреть внутрь себя, чтобы выяснить причину собственных несчастий и страданий, а не искать ее вовне.

 

РЕЖИССЕР: … прежде всего искать причину внутри себя! Пометьте себе, здесь впервые встречается идея, что мир - наше зеркало. Это необходимо подчеркнуть! Читайте дальше.

МАТЬ: Мне легко давалась высшая математика, я прекрасно чувствовала себя и за мольбертом, и за фортепиано. В 19 лет я вышла замуж за художника Анри Морисе, через год у меня родился сын Андре, а еще через несколько лет я развелась с мужем.

 

АУРОБИНДО: Однажды я стал свидетелем любопытной сцены, которая была обычной в Индии, но для меня стала толчком к пробуждению. Мой брат, помогавший мне в политической работе, тяжело заболел, когда в дом вошел один из тех полунагих бродячих монахов, вымазанных золой. Вероятно, он ходил от дома к дому, выпрашивая пищу, когда заметил закутанного в одеяла брата, трясущегося в лихорадке. Без единого слова он попросил стакан воды, начертил над ним какой-то знак, пропел мантру и дал выпить воду больному. Через пять минут брат был здоров, а монах исчез.

В то время во мне был атеист, во мне был скептик, и я не был абсолютно уверен, существует ли Бог вообще... Однако я чувствовал, что где-то в йоге должна заключаться могущественная сила...

 

МАТЬ: За десять лет до поездки в Пондишери я встретила Шри Ауробиндо во сне и приняла его за индусского Бога, представшего в образе видения.

 

САТПРЕМ звонит в крышку от кастрюли.

 

АУРОБИНДО: Мой брат организовал мне встречу с йогином Вишну Бхаскар Леле. Мы удалились вдвоем в уединенную комнату для достижения состояния внутреннего безмолвия. "Медитируй сидя, -- сказал Леле, -- но не думай, а лишь смотри на свой ум; ты увидишь, как в него входят мысли. Прежде, чем они смогут войти, отбрасывай их от своего ума до тех пор, пока ум твой не станет абсолютно безмолвным". Я не стал размышлять о том, возможно ли это, я просто сел и сделал это. Через три дня медитации я был свободен.

 

РЕЖИССЕР: Здесь надо сделать паузу. Ауробиндо достиг остановки внутреннего диалога – это значительный момент фильма.

 

АУРОБИНДО: … Через три дня медитации я был свободен. (Пауза). С этого момента ментальное существо во мне стало свободным Интеллектом, всеобщим Разумом, но не работником на фабрике мыслей, ограниченным узким кругом своих личных мыслишек.

Первым результатом был ряд потрясающе мощных переживаний, поскольку я увидел мир, как некую игру на киноленте, игру лишенных содержания образов в безличной универсальности Абсолютного Брахмана. Я жил в этой Нирване дни и ночи, прежде чем она позволила войти в себя чему-то другому... в конце концов она стала растворяться в превосходящем ее Сверхсознании. Божественная Реальность -- виделась в сердце всего, что прежде казалось лишь кинематографическими образами или тенями…

 

РЕЖИССЕР: Божественная Реальность -- виделась в сердце всего… Мир для него обрел смысл и божественное единство.

 

АУРОБИНДО: Таким образом, Нирвана стала для меня первым шагом к полноте постижения, а вовсе не единственно возможным истинным достижением.

В том же году раним утром в дом ворвались полицейские, сковали и связали меня и притащили в участок. Я был обвинен в участии в террористической организации и помещен в Алипорскую тюрьму на окраине Калькутты.

 

МАТЬ: В 32 года я вторично вышла замуж за философа Поля Ришара. Он был очень эрудированным и разносторонним человеком. Я побывала с ним в Алжире, Японии, Китае.

 

АУРОБИНДО: Меня посадили в одиночную камеру 2 на 3 метра без окна. (МАТЬ И САТПРЕМ, изображая полицейских, кидают его на пол и швыряют ему миску). Свет попадал только через решетку на дверях. Из вещей – одна оловянная миска для еды, питья и умывания, что позволило избавиться от брезгливости.

 

АУРОБИНДО (стоя на коленях): Сначала моя вера пошатнулась, ибо я не мог видеть сути Его намерения. Поэтому я воззвал к Нему: "Что ж это такое? Я верил, что моя миссия -- работать для народа моей страны и до тех пор, пока эта работа не окончена, я под Твоей защитой. Почему же тогда я здесь, да еще с таким обвинением?" Затем я вспомнил (садится на стул), что где-то около месяца до моего ареста я слышал зов, который настаивал на том, чтобы оставить все дела, уединиться и взглянуть внутрь себя. Я был слаб и не послушался зова. Моя работа по освобождению Индии была очень дорога мне, и в гордыне сердца своего я полагал, что без меня она пострадает или прекратится, или даже провалится совсем, поэтому я не оставил ее. Мне показалось, что Он вновь заговорил со мною и сказал: "Я разорвал за тебя путы, порвать которые ты был не в силах. У меня есть для тебя другое, и именно ради этого я привел тебя сюда -- научить тебя тому, чему ты не смог научиться сам, и подготовить тебя к моей работе .

Во время одной из прогулок во двору Алипорской тюрьмы мое сознание изменилось. Я смотрел на тюрьму, отделявшую меня от людей, и я уже не был заключен в ее высоких стенах, нет -- меня окружал Всевышний. Я смотрел на стены моей камеры, на ту самую решетку, которая служила дверьми, и вновь я видел Всевышнего. Я смотрел на заключенных -- воров, убийц, мошенников -- и находил Создателя в этих затемненных душах и неправильно используемых телах .

 

МАТЬ: 7 марта 1914 года я вместе с мужем Полем Ришаром отплыла на борту парохода в Индию (мне было 36 лет). Муж хотел встретиться с известным индийским писателем Шри Ауробиндо, чтобы организовать издание философского журнала.

 

АУРОБИНДО: Шесть месяцев длилось следствие; каждый день меня запирали в железную клетку, которая помещалась в зале суда, но со мной был все тот же внутренний голос. Он говорил мне: "Когда тебя бросили в темницу, не отчаялось ли сердце твое и не взывал ли ты ко мне: 'Где твоя защита?' Взгляни теперь на судью, взгляни теперь на прокурора". Я посмотрел на судью - это был Создатель, сидевший в суде. Я посмотрел на прокурора и увидел не прокурора -- это был Шри Кришна, который сидел и улыбался. "Боишься ли ты теперь? -- говорил он, -- я -- во всех людях и руковожу их делами и словами. Для глаз, которые видят, все есть Единое".

 

РЕЖИССЕР (себе): Все есть Единое.

 

АУРОБИНДО: Через год после ареста я был оправдан и выпущен на свободу. Однако в Калькутте мне запрещено было появляться. Я поселился в Пондишерри в дешевой гостинице, чтобы продолжать свою работу. Мне было тогда 37 лет.

 

РЕЖИССЕР одевает АУРОБИНДО.

МАТЬ: Увидев Шри Ауробиндо, я узнала в нем Учителя, того, кто уже много лет во сне руководил моим духовным развитием. Но наше общение в материальном мире длилось не долго. Вскоре я должна была уехать с мужем из Индии. Шри Ауробиндо не удерживал меня. Что я могла сделать? Я уехала, но оставила с ним свое психическое существо.

 

АУРОБИНДО: В течение последующих шести лет без перерыва я опубликовал почти все свои сочинения -- около пяти тысяч страниц. Однако писал я не одну книгу за другой, а четыре или даже шесть книг одновременно и на самые разные темы Любой другой был бы утомлен до изнеможения, но я не принуждал себя писать, я просто предоставлял высшей Силе работать, и когда она не работала, я не предпринимал абсолютно никаких усилий. Я писал в безмолвии разума и лишь то, что приходит свыше, причем уже в законченной форме.

 

МАТЬ: Через 6 лет я снова вернулась в Пондишерри и осталась там на всю жизнь.

САТПРЕМ звонит. Я стала Спутницей и Сподвижницей Шри Ауробиндо, чтобы вместе с ним исследовать возможность полного раскрытия человеческого потенциала на Земле через преобразование сознания и тела.

 

РЕЖИССЕР одевает МАТЬ и забирает крышку.

АУРОБИНДО: Когда я прибыл в Пондишери, программа для моей садханы [дисциплины] диктовалась мне изнутри. Я следовал ей и продвигался сам, но не мог оказать какой-нибудь значительной помощи другим. Затем приехала Мать, и с ее помощью я нашел необходимый метод .

 

МАТЬ: Я взяла на себя управление ашрамом Шри Ауробиндо, в котором сначала насчитывалось 24 человека.

 

АУРОБИНДО: Я почувствовал, что на сегодня написал достаточно. Я сосредоточился на работе по исследованию возможностей человеческой трансформации. Я проводил различные эксперименты и тесты день и ночь, год за годом более тщательно, чем любой ученый.

В каждом человеке есть Бог и проявить Его -- это цель божественной жизни. Это то, что все мы можем делать. Во мне не было стремления к духовности, я развил духовность. Я не был склонен к метафизике -- я развился в философа. У меня не было способностей к рисованию -- я развил их с помощью йоги. Я преобразовал свою природу из того, чем она была, в то, чем она не была.

 

РЕЖИССЕР: Здесь мы встречаемся с принципом "самое трудное я выбираю сам".

АУРОБИНДО: …Я преобразовал свою природу из того, чем она была, в то, чем она не была. Делал я это некоторым вполне определенным способом, а не с помощью чуда, и делал я это для того, чтобы показать, что можно сделать и как это может быть сделано. Я делал это вовсе ни из какой-либо личной необходимости, делал не чудом, перепрыгивающим всякий процесс. И я утверждаю, что если это не так, то моя йога является бесполезной, а моя жизнь была ошибкой -- просто нелепым капризом Природы, не имеющим значения или последствий .

 

МАТЬ: Шри Ауробиндо часто повторял: “Будь проще... будь проще”, и когда он так говорил, передо мной словно открывался простой и светлый путь: “Да-да, ведь все, что нужно, - это сделать один шаг, а за ним - другой, вот и все!” “Будь проще.” Мне понятно, о чем он говорил: нельзя допускать вме­шательства мысли; ведь мысль стремится к сухой регламентации, к жесткому порядку, к обязательной оценке. А это ни к чему. То, что он называл простотой - это радостная непосредственность действия, движения, жизни.

 

АУРОБИНДО: Спокойствие - это очень положительное состояние; есть покой, который не является противоположностью борьбы -- покой активный, заразительный [передающийся другим] и могущественный, который подчиняет и успокаивает, приводит все в порядок и каждой вещи отводит свое место.

 

МАТЬ: В течение многих лет Шри Ауробиндо писал каждый день по двенадцать часов -- с шести вечера до шести утра -- а следующие восемь часов ходил взад-вперед для "йоги". Стоял сезон тропических дождей, когда дожди, а иногда циклоны, обрушиваются совершенно внезапно, принося большие разрушения. Двери и окна нужно было защищать толстыми бамбуковыми щитами. В ту ночь налетел циклон, обрушив на землю целые потоки дождя, и я поспешила в комнату Шри Ауробиндо помочь закрыть ему окна. Он сидел за столом и писал; окна были раскрыты настежь, но внутри комнаты не было ни одной капли дождя. Покой, царивший там, был настолько плотным, компактным, что циклон не смог проникнуть туда.

 

АУРОБИНДО: Если духовное раскрытие на земле -- это скрытый смысл нашего рождения в Материи, если и в самом деле в Природе осуществляется некая эволюция сознания, то человек таков, как он есть, не может быть предельной точкой этой эволюции: он является слишком несовершенным орудием духа, его разум слишком ограничен. Тогда, если человек не способен выйти за границы ментальности, то он должен быть превзойден, должны проявиться суперразум и сверхчеловек. Но если человеческий разум способен открыться тому, что его превосходит, то тогда нет никаких причин, мешающих человеку самому достичь суперразума и сверхчеловечества.

 

МАТЬ: Сверхчеловечество -- это не человек, восходящий к своему естественному зениту, не высшая степень человеческого величия, знания, силы, интеллекта и воли. Суперразум -- это нечто, находящееся за пределами ментального человека и его ограничений.

 

АУРОБИНДО: В духовной традиции тело считалось препятствием, тяжелым бременем, удерживающим душу в земной природе и мешающим ее восхождению. Но эта концепция роли тела является приемлемой для тех, кто рассматривает землю лишь как поле невежества, а земную жизнь -- как подготовку к спасительному уходу .... Если же нашей целью является полная трансформация существа, то необходимой частью этого должна быть трансформация тела; иначе божественная жизнь на земле во всей своей полноте не возможна.

 

МАТЬ: Трансформация тела означает то, что вся эта чисто физическая организация будет заменена точками концентрации силы, каждая из которых будет обладать своим особым типом вибрации. Не будет ни желудка, ни сердца, ни кровообращения, ни легких; все это исчезнет, а на смену им придет игра вибраций, отражающая то, что собою символически представляют эти органы. Форма будет создаваться скорее качествами, чем твердыми частичками. Это будет так сказать "практическая" форма: податливая и мобильная в отличие от жесткости нынешней материальной формы...

 

САТПРЕМ (надевает шляпу): Я родился в Париже в 1923 г. Детство провел в Бретани, посвящая все свободное время путешествиям под парусами вдоль побережья, жил одним морем.

 

АУРОБИНДО: Во время этого первого периода существования ашрама была совершенно особая, высоко концентрированная атмосфера. Мы с необычайной легкостью осуществляли поразительные эксперименты-переживания, и, казалось, законы природы немного отступили. Иными словами, завеса между физическим миром и другими планами сознания становилась все тоньше. Если бы работа продолжалась в том же духе, то это привело бы нас к основанию новой религии, а Пондишери стал бы одним из тех новых "святых мест", где "духовные ароматы" заглушают более "обыкновенные запахи".

 

МАТЬ: Однажды, когда я описывала Шри Ауробиндо одно из своих последних необычных происшествий, он с юмором заметил: Да, это очень интересно, вы будете совершать чудеса, которые прославят нас на весь мир, вы сможете перевернуть земные события вверх дном, действительно (Шри Ауробиндо улыбнулся) , это будет большой успех. Но мы не стремимся к успеху; мы хотим основать на земле суперразум, создать новый мир. Через полчаса все было кончено: я ничего не сказала, ни одного слова в ответ, но за полчаса я уничтожила все, порвала связь между богами и учениками, все разрушила. Потому что я знала, что пока все будет по-старому, все это будет так соблазнительно (все время видеть поразительные вещи), что у нас постоянно будет искушение продолжать... С того времени мы начали снова и на новом основании.

 

АУРОБИНДО: У меня не было никакого намерения давать санкцию на новую редакцию старого фиаско. Левитация, победа над сном и голодом и даже над болезнью касаются лишь поверхности проблемы. Это в некотором роде отрицательное усилие, направленное против господствующего порядка, которое все-таки означает признание старого закона, хоть и негативное, тогда как должен быть изменен сам порядок. Все чудеса -- это не что иное, как обратная сторона нашего бессилия. Нам нужен не лучший мир, а новый мир.

 

САТПРЕМ: Я родился в Париже. Я мог родиться в Токио или Нью-Йорке, но что значит родиться для мира? Родиться не для деда и не для прадеда, не для диплома и не для мертвых книг, нагроможденных в семейных книжных шкафах, не для той жалкой никчемной истории, которая бесконечно повторяется в английском, французском, китайском и всех прочих вариантах - истории человека, который все умирает и умирает, так и не находя ответа на вопрос, что заставляет биться его сердце и почему полет чайки над песчаным берегом наполняет его такой энергией, будто он сам умеет летать?

 

МАТЬ: 24 ноября 1926 г. Шри Ауробиндо объявил, что он удаляется в полное уединение. Официально ашрам был передан под моё управление. Ученики упали с высоты своих чудесных переживаний для того, чтобы схватиться с гораздо более жесткой, косной реальностью. Так начался второй период работы по трансформации.

 

САТПРЕМ: Мне было ровно 20 лет, когда в одном из городов Франции, на углу бульвара, моя жизнь круто переменилась: под яростный скрип тормозов и хлопающий лязг дверей из машины криминальной полиции выпрыгнули двое людей с револьверами, надели на меня наручники и увезли. Гестапо, допросы под светом ярких ламп, однообразная череда дней и ночей, шаги эсэсовцев по коридору на рассвете: расстреляют сегодня? завтра? Заледенелые дворы Бухенвальда, рельсы, тянущиеся по безупречно чистому кафелю душевых или газовых камер? И потом... потом... Смерть человека - это не так важно. Но смерть Человека? И потом... потом... НИЧЕГО. Смерть - это хотя бы что-то. А если НИЧЕГО?!

 

АУРОБИНДО: Это было путешествие в неизвестное, период индивидуальной работы над телом и сознанием. У нас были все ключи, все нити для того, чтобы самим добиться супраментального изменения сознания.

 

САТПРЕМ: Мне было двадцать два года, когда я вышел из этого ада. Я посадил Жизнь, эту лживую шлюху, к себе на колени и сказал с яростью: “Ну, теперь мы один на один. Ты откроешь мне свою тайну, и не морочь мне голову - тайну, которой нет ни в книгах, ни в науке, ни в технике; тайну, которая принадлежит ни Западу, ни Востоку, ни какой-либо еще стране, но Стране настоящей Земли. Твою тайну, которая трепещет в моем обнаженном сердце”.

 

МАТЬ: Но как на деле будет изменяться Материя? Мы не могли сказать, мы знали очень мало: Если бы нам был известен процесс, то он был бы уже осуществлен. Вы не знаете, является ли то или это переживание частью пути или нет, вы даже не знаете, прогрессируете ли вы или нет, потому что если бы вы знали, что вы прогрессируете, то это означало бы, что вы знаете дорогу -- но дороги нет! Никто никогда не ходил туда!

 

АУРОБИНДО: Я копаю, копаю, копаю трясину подсознания. ... Супраментальный свет сошел перед ноябрем, но затем поднялась вся грязь, и его не стало .

 

САТПРЕМ: Я перевернул небо и землю. Я испробовал все. Я скитался по континентам, слушал призрачное эхо гонгов Фив и Луксора, бродил по грязным красным дорогам Афганистана и откапывал греко-буддистские черепа, но улыбка не появлялась на моих губах. Я карабкался по склонам Гималаев, искал сокровища раджпутских князей в орлиных гнездах; я неистово курил опиум, колотил в каждую дверь этого тела, но тайна оставалась скрытой для меня. Я углубился в джунгли Гвианы, слушал по ночам завывания рыжих обезьян, подобные (как мне казалось) первобытным животным хорам; я избороздил Бразилию и Африку в поисках залежей золота, слюды и бог знает чего еще, но главная Залежь внутри меня по-прежнему хранила свою тайну.

 

МАТЬ: Всякое переживание Шри Ауробиндо и мое, указывающее на новое продвижение в трансформации, автоматически воздействовало на сознание учеников -- причем они ничего об этом не знали -- вызывая новую полосу трудностей, а иногда даже мятежей или болезней, словом, "зубовный скрежет" тьмы перед ярким светом истины.

 

АУРОБИНДО: Эта борьба -- как перетягивание каната, когда ни одна из сторон не может добиться заметного преимущества: духовная сила теснит сопротивление физического мира, а оно цепляется за каждый дюйм и предпринимает более или менее эффективные контратаки. ... И если бы не было силы внутри, то кроме отвращения и безысходной усталости в этой работе ничего бы не было.

 

МАТЬ: После четырнадцати лет работы индивидуальным медитативным путем, с горсткой тщательно отобранных учеников мы снова оказались перед непреодолимым препятствием. Когда супраментальный свет приближался к земле, чтобы воссоединиться с тем же светом, заключенным в Материи, из коллективного подсознательного поднимались потоки грязи, и все затоплялось вновь.

 

САТПРЕМ: Я поехал в Индию и стал бродячим монахом, практикующим тантризм. Я возобновил свои скитания, мне открылись тайны йогов, я медитировал с ними, забывая о себе и обо всем на свете на разреженных вершинах сознания, но Земля, эта Земля по-прежнему отказывалась открыть свое Чудо. Я бродяжничал, довольствуясь милостыней, по дорогам, износил свое тело до нитки, молился в храмах, стучал в каждую дверь, но та единственная Дверь, с открытием которой мое сердце могло бы обрести покой, не желала открываться.

 

АУРОБИНДО: Для того, чтобы помочь человечеству, для индивидуума, как бы велик он ни был, недостаточно достичь окончательного решения индивидуально, потому что даже если свет готов низойти, он не сможет закрепиться до тех пор, пока и весь низший план также не будет готов.

 

САТПРЕМ: Я вспоминаю одну поездку в Гималаи, где я прекрасно провел несколько замечательных дней в обществе святого человека -- среди сосен и олеандров, в окружении сверкающих снегов между небом и долиной. Это было чудесно, и я, помню, сказал себе: легко иметь божественные мысли, даже видения на этих высотах, но каково там, внизу?

 

МАТЬ: Факт коллективного сопротивления поставил нас перед вопросом: должны ли мы отделиться от остального мира и идти вперед в одиночку, только с несколькими учениками осуществлять преобразование и лишь затем вернуться к коллективной работе, чтобы распространить завершенную в самих себе трансформацию на всю Землю. Но вскоре мы осознали, что это иллюзия, что впоследствии разрыв (или атмосферическая пропасть) между новой реализацией и старым миром будет слишком велик, чтобы его можно было когда-либо преодолеть.

 

САТПРЕМ: Мне было уже тридцать. И было по-прежнему тридцатитысячное столетие от появления человека. И что же? Неужели все это, все эти миллионы лет понадобились для того, чтобы без конца спешить куда-то в костюме, галстуке, с портфелем в руках, со штампом и пропуском в паспорте?! КУДА пропуск? Для ЧЕГО штамп? Где, собственно, Человек как великое приключение, как тайна, которую надо раскрыть, как неизвестное сокровище?

 

АУРОБИНДО: Если вы в ходе индивидуальной реализации подойдете к Истине весьма близко по сравнению с настоящим состоянием мира, то к чему это приведет? Вы нарушите целостность; не только гармония, но и равновесие целого будет нарушено, потому что какая-то часть творения будет не способна продвигаться в этом направлении. Место полной реализации Божественного займет реализация незначительная, локальная, бесконечно малая, и вам не удастся достичь того, что должно быть осуществлено в пределе. (Больше не смотрит в текст, сидит неподвижно).

 

САТПРЕМ: ...А затем я увидел Шри Ауробиндо. (РЕЖИССЕР звонит в крышку.) Увидеть его было нелегко -- это совсем особый случай, событие исключительное, потому что он никого не принимал. И лишь три или четыре дня в году его ученики, ну и вообще все желающие, могли пройти перед ним и видеть его (в Индии такие дни называются "даршанами").

И вот в такой день я отправился в толпе народа для того, чтобы пройти перед ним. Я думал, что он -- великий мыслитель, философ, не больше, понимаете, не больше.

Впрочем, тот, кого я увидел, был не философ: это был взгляд... Это было живое СУЩЕСТВО, БЫТИЕ. Не человек в костюме или даже в белом шаддаре, накинутом на плечи. Это существо ... оно воплощало в своем взгляде то, что я ощущал, плавая по бескрайним морским просторам... Вся эта безбрежность -- в одном-единственном существе. И именно ЭТО смотрело на меня.

 

МАТЬ: В одиночку невозможно совершить работу во всей ее полноте, потому что каждое физическое существо, каким бы, совершенным оно ни было, обособлено и ограничено. Оно воплощает только какую-то одну истину, один закон в мире -- он может быть очень сложным, но все равно это всего лишь один закон -- и полная трансформация не может быть осуществлена только через это единственное существо, через одно-единственное тело.  В 1940 г., после четырнадцати лет индивидуальной концентрации, мы открыли двери своего ашрама для всех желающих. Начался третий период работы по трансформации.

 

САТПРЕМ: Шри Ауробиндо сидел в большом кресле. И на самом деле, это он смотрел на тянущуюся перед ним вереницу людей. А люди проходили перед ним не для того, чтобы посмотреть на него, но для того, чтобы его взгляд мог открыть ... приоткрыть дверь в нас -- ту дверь, через которую нас нечто может наполнить -- и свершить. Это было подобно тому, как если бы я вдруг узнал, определил, увидел свое место -- место, где я мог дышать.

Но все это происходило в ашраме, -- а поскольку ашрам -- это ни что иное, как еще одна церковь, я не хотел иметь с ним ничего общего, это было не по мне. Это же стены... любые стены казались мне тюрьмой. Словом, и речи быть не могло, чтобы вступить в "Ашрам Шри Ауробиндо". Нет, только не это, никаких сомнений. Я уехал из Индии. И все же... и все-таки этот взгляд продолжал преследовать меня. Это существо, бытие, этот миг бытия продолжали жить во мне.

 

МАТЬ: Накануне очередного даршана Шри Ауробиндо неудачно упал - трещина кости правого бедра. В течение последующих лет болезни следовали одна за другой. Почечная инфекция. Уремия. Шри Ауробиндо категорически отказался от врачебной помощи и от самолечения. На вопрос ответил: "Не могу объяснить. Вы не поймете." 5 декабря 1950 в 01:26 он оставил тело. (Ауробиндо кладет текст и медленно уходит.)

 

САТПРЕМ: Мать - это самое удивительное из всего, что я знал и пережил. Она стала для меня последней дверью, отворившейся после того, как все остальные привели в никуда. Ей было тогда восемьдесят лет, а она была молода и радостна, как маленькая девочка. Это случилось в Пондишери на берегу Бенгальского Залива. В течение девятнадцати лет открывала она передо мной нехоженые тропы, ведущие к будущему Человека, или, может быть, к его подлинному началу. Сердце мое билось как будто впервые в жизни. Это она дала мне имя Сатпрем, что на санскрите означает "умеющий истинно любить". И я полностью отдал себя служению Матери.

 

МАТЬ: ... Понятно, почему святые, мудрецы и все, кто стремился к непрерывному ощущению божественной атмосферы, пренебрегали всем материальным: их природа не была трансформирована, и они вновь и вновь возвращались к старому способу бытия. Однако преобразовать саму материю - вот, что важно; тогда высочайшие достижения духа обретут необыкновенную устойчивость, сознание и РЕАЛЬНОСТЬ. Ничто другое, абсолютно ничто, не может дать такой полноты.

 

САТПРЕМ: Но почему нужно обязательно спускаться? Неужели нельзя воздействовать на материю “сверху”, из высших планов сознания?

 

МАТЬ: Воздействовать сверху? Да я только этим и занималась более тридцати лет! Это ничего не меняет! Это не меняет материю. Ее нужно преобразовать... А чтобы преобразовать, нужно спуститься в тело, и это... это ужасно. Но иначе ничто никогда не изменится, все останется по-прежнему.

 

САТПРЕМ: В течение девятнадцати лет я слушал, как Мать, продолжая работу Шри Ауробиндо, описывала свой опыт и переживания. Тогда я не мог понять значения ее слов. А потом, однажды, в возрасте 95 лет, она ушла, оставив меня в изумлении перед горой записей, полных смысла и в то же время непонятных. Семь лет боролся я с этими записями, бился кулаками в стену и звал Мать по ту сторону “дурацкой смерти” (это ее слова), с просьбой помочь мне раскрыть секрет.

 

МАТЬ: Смерть - вовсе не неизбежность, это несчастливая случайность, обидное событие, которое совершалось всегда и совершается по сей день. Мы задались целью одержать победу над этой “печальной необходимостью”. А это битва, настоящая битва против всех законов Природы, коллективных внушений, земных привычек, битва столь беспощадная и страшная, что если ты - не первоклассный воин, готовый на все и ко всему, то не стоит и появляться на поле сражения. Здесь нужен героизм в полном смысле этого слова, потому что на каждом шагу приходится вступать в бой решительно со всем, что уже так основательно утвердилось. На индивидуальном уровне это битва с самим собой, потому что если вы хотите, чтобы ваше сознание было способно на физическое бессмертие, ваши чувства, ощущения, неприятия, что составляют, собственно, ткань физической жизни, - должны быть преодолены, преобразованы и освобождены от всего, что существует в силу привычки. Так что в этой битве даже не тысячи, а миллионы противников.

 

САТПРЕМ: Физический ум удушает нас - незаметно, непрестанно и беспощадно. Он подобен неугомонной, беседующей с самой собой старушке, которая без конца твердит мелкие, пустые мысли, касающиеся чисто житейских проблем. Если ум не приструнить, то он, как испорченная пластинка, будет часами без устали бормотать: “А дверь-то ты закрыл? Иди-ка, посмотри на всякий случай...”,- хотя ты прекрасно знаешь, что с дверью все в порядке. Он будет тщательно перемалывать решительно все: малейший жест, обрывок фразы, легкую запинку при подъеме по лестнице, - он с безукоризненной точностью вспомнит об этом и двадцать лет спустя. Физический ум тончайшей паутиной оплетает каждый “уголок” материи; любое событие оставляет в нем свой след, и он вспоминает об этом до бесконечности. Мертвой хваткой он держит нас в своих тисках.

 

МАТЬ: Когда, наконец, добираешься до тела и пытаешься продвинуться на какой-то шаг - да что там на шаг: просто сдвинуться с места - все начинает “кусаться”, как будто наступаешь на муравейник.

 

САТПРЕМ: Другим “достоинством” ума является страх. Он боится решительно всего и вся: “Осторожно, ты забыл надеть шарф, можешь простудиться... Осторожно, ты слишком быстро бежишь, можешь сломать ногу. Ах, осторожно, нельзя так перенапрягаться, сердце заболит...”Физический ум - одно сплошное “нельзя-никак-невозможно”. Даже если на самом деле ты можешь, физический ум не даст ничего сделать - потому и получается, что “ты не можешь”.

 

МАТЬ: Это миры внушения. Нахлынет одна волна, и мир кажется отвратительным и пугающим, придет другая, и все наполняется радостью и очарованием, а с третьей все становится просто ужасным...

 

САТПРЕМ: Выходит, назначение физического ума - не сохранение вида, нет, а сохранение смерти. Мы сверху донизу опутаны, коварно и безжалостно, невидимыми сетями. И сети эти - “страх перед всем и вся”, утвердившийся в самых глубинах материи. Это память или тоска по безмятежному и нерушимому покою камня, по сравнению с которым жизнь с ее постоянной угрозой смерти, опасностями - настоящая катастрофа. Ну а смерть - это все-таки какой никакой, но покой. Вот физический ум и прядет непрестанно невидимую пряжу смерти, пока не достигает своей цели; тогда-то он скажет: “Ну вот, я же говорил.”

 

МАТЬ: Я видела град камней и языки пламени, взметающиеся к небу: весь небосвод был красным. Когда началось нападение, я сидела за столом, это было во время ужина. Но чуть раньше пришло переживание - я была Землей и пребывала в покое и неподвижности. Само же нападение предстало как абсолютная ложь, без единой доли истины, но с другой стороны, в то же самое время, повсюду - над всем городом, и особенно над ашрамом - я уловила абсолютно четко и определенно все точки лжи, СВЯЗАННЫЕ МЕЖДУ СОБОЙ: Вот, в мое окно попал булыжник, и в ту же минуту я совершенно отчетливо увидела в сознании людей за столом вибрацию лжи, которая и сделала возможным попадание. То же самое происходило со всем городом...

 

САТПРЕМ (в тон матери): С точки зрения нового сознания обычная человеческая жизнь стоит на трех китах - смерть, еда, деньги; это три главных доминанты, вокруг которых все и крутится: есть, умирать, добывать деньги. Они скорее умрут, цепляясь за свои привычки, чем согласятся расстаться с ними и жить без смерти.

 

МАТЬ: Один из сотрудников ашрама вышел, чтобы позвонить в полицию, ему нужно было пересечь двор буквально под градом булыжников, все ему кричали: "Вернитесь! Вернитесь! Вы с ума сошли!" Но он прошел через двор, и ни один камень не попал в него. Было такое ощущение, что попасть в него было вообще невозможно.

 

САТПРЕМ: Если материальный ум захватывает какая-то идея, то он становится одержим ею и уже просто не может от нее освободиться. Именно это и происходит при всех заболеваниях. Врачи приносят большой вред своим пациентам, создавая у них неверные представления о состоянии их здоровья. Их слова застревают в голове и ждут удобной минуты; они могут сказаться на человеке лет десять спустя. Врач кристаллизует болезнь, придает ей основательность и конкретность, а потом ставит себе в заслугу, что вылечил ее... когда это ему удается.

 

МАТЬ: Нужно учиться расширять и расширять не только внутреннее сознание, но и тело, скопление клеток, воздействовать на их застывшую структуру, чтобы она могла вместить и удержать эту силу. Я-то знаю. Два или три раза мне казалось, что тело вот-вот взорвется. Я уж было сказала: “Ну, что ж, взорвемся, и делу конец”.

 

САТПРЕМ: Мать верила, что ей удастся совершить трансформацию тела, если так долго и настойчиво повторять мантру "Ом намо бхагавате", что клетки тела "обучатся" этой мантре. Это и был "спуск в тело."

 

МАТЬ: Здесь все не так, как в обычной жизни... Бывают моменты, когда мне вдруг делается невыносимо плохо, и есть все основания считать, что вот-вот наступит конец. На самом деле, через этот опыт нужно пройти, чтобы обрести необходимую силу. Понимаешь, только в такие “моменты когда по всем законам логики конец неминуем, можно ухватить ключ. И через все это нужно пройти, не дрогнув. Сколько их еще понадобится, этих “моментов”? Не знаю, я прокладываю путь.

 

САТПРЕМ: Да, но Мать, милая Мать, я уверен, что через мрак, через незнание “законов” тебя сознательно ведут к той грани, за которой будет найдено решение. Это не может закончиться неудачей!

 

МАТЬ: Почему же?

 

САТПРЕМ: Потому что ты    тело мира! Потому что вся надежда - здесь.

 

МАТЬ: Может быть, это просто красивые слова? Ученики твердят: "Она уже стара, уже стара"... Знаешь, что я думаю? Стары они, а молода здесь только я. Они не хотят ничего, кроме "удобств", да еще всяких глупостей, которых нельзя себе позволить в обычной жизни. А я чувствую, что мы МОГЛИ бы ускорить приход новой жизни, если бы у них была хоть какая-то воля к победе. Но им, по сути дела, все равно.

 

САТПРЕМ: Это случилось в безлюдных каньонах неподалеку от Пондишерри. Я сидел на краю обрыва, когда из каньона поднялись три человека. Я совершенно отчетливо понял: "Они пришли меня убить". Я продолжал сидеть, не двигаясь с места, созерцая происходящее как некое представление, которое меня никак не касалось. "Самообладание" тут вообще ни при чем. Как будто что-то овладело мною в состоянии прозрачной неподвижности. Те трое уже подошли ко мне: двое - спереди, один - сзади. Я не двигался. Они перебросились между собой парой слов. Потом я услышал внутренний голос: "Встань". Я поднялся.

 

МАТЬ (в тон Сатпрему): Понимаешь, все это фарс, который тянется уже много лет. По крайней мере, добрая треть ашрамитов находятся здесь только потому, что им тут удобно: они работают, когда хотят, всегда сыты, одеты, у них есть крыша над головой, и они не перетруждаются, делая то, что от них ждут. Когда же их лишают каких-то удобств, сразу начинается недовольство - какая там йога! Они за тысячи верст от своего сознании, хотя это слово и не сходит с их языка. Я говорю "нет" - они делают вид, что слышат "да"... Такая вот "духовная" жизнь!

 

САТПРЕМ: Один из тех двоих, что были, по-видимому, только соучастниками, снял с меня часы; вероятно, чтобы инсценировать грабеж. Тот, что стоял сзади, встал передо мной. Я увидел, как убийца поднял руку, чтобы столкнуть меня в каньон. Я последовал взглядом за движением руки и мои глаза встретились с желтоватыми глазами убийцы. Он опустил руку и заколебался на мгновение, словно забыл, что делать, и вообще зачем он тут оказался. Он повернулся ко мне спиной, за ним развернулись и те двое, и они вдруг пустились бежать, словно одержимые страхом. И только потом сердце мое как будто вспомнило, что ему следовало испугаться, ведь они собирались меня убить... и заколотилось как сумасшедшее.

 

МАТЬ: От окружающих - никакой поддержки. Даже в тех, кто постоянно рядом со мной, нет никакого доверия. Как я понимаю Шри Ауробиндо, который ушел на другую сторону!

 

САТПРЕМ: Единственное, что я знаю наверняка: будь с моей стороны хоть малейшее напряжение, малейшее противодействие, даже простое внутреннее "нет", я был бы убит на месте: Но я был прозрачен, а разве можно убить воздух? Иными словами, по некой милости в течение пяти минут мой физический ум бездействовал.

 

МАТЬ: Я боролась и боролась, но... слишком много лжи вокруг. Вокруг атмосфера всеобщего разложения. Мы говорим о единстве мира, так нам хотя бы из приличия следовало бы показать пример! Мы же даем пример всего того, чего делать не нужно. Ясно как день: если мне придется уйти, наше дело погибнет.

 

САТПРЕМ: На самом деле, ни биология, ни физика, ни девяносто пять лет не были причиной ухода Матери: она просто не могла больше оставаться. Те же причины заставили уйти и Шри Ауробиндо.

 

МАТЬ: У меня никого здесь нет. Ты - единственный, с кем я могу говорить. Остальные не понимают.

 

САТПРЕМ: Я совершенно не видел зависти вокруг себя, я жил рядом с Матерью, в чудесной сказке будущего, не замечая ничего; мне казалось, все понимают; это было так очевидно.

 

МАТЬ: Это случилось вчера или позавчера, точно не помню: в течение двух минут мое тело переживало состояние чистого ужаса... мысль о том, что тебя положат в могилу живой, была такой ужасающей! Страшно было не то, что меня хоронили заживо, а то, что тело мое оставалось полностью сознательным. Все считали его "мертвым", ибо сердце остановилось, - а тело сохраняло полное сознание. Нужно... нужно предупредить их, чтобы не торопились...Нужно, чтобы нашелся человек, который помешает им совершить эту глупость, иначе вся работа пойдет насмарку. Ты...

 

САТПРЕМ: Да кто меня будет слушать! Они просто скажут, что я сошел с ума! Меня даже близко не подпустят! …Тогда я еще не знал, как недалек был от истины. 19 мая 1973 г. они закрыли передо мной двери ее комнаты. Мать осталась одна. Я остался один. До ее ухода оставалось шесть месяцев. Вскоре мне предстояло встретиться со всей бандой лицом к лицу: правда была чрезвычайно опасна для "учеников"! Меня оклеветали, за мной следили до самых Гималаев, мне угрожали судом, на меня написали донос в индийское правительство, по пятам за мной шла полиция, и я не знаю, кто подослал ко мне убийц в каньонах у Пондишери. Такая вот "духовная" жизнь, как говорила Мать.

 

МАТЬ: Уход - это не решение! Я не хочу... не хочу, чтобы они поместили меня в ящик, упрятали в него... просто так. Даже когда врачи признают тело мертвым, оно сохранит полное сознание: клетки останутся в полном сознании.

 

САТПРЕМ: Утром 18 ноября 1973 г., кто-то пришел ко мне и сообщил, что Мать "умерла" накануне ночью(Мать роняет текст и медленно уходит), тело ее лежит в нижнем зале ашрама, и люди прощаются с нею. Оглушенный известием, я прибежал в ашрам. Она лежала под ослепительным светом неоновых ламп, жар которых только усиливал духоту; шум вентиляторов смешивался с глухим гулом толпы. Они перенесли ее вниз, когда не прошло еще и семи часов после ее "смерти", лишили ее атмосферы мира и покоя ее комнаты; бросили ее на съедение тысячам вибраций тревоги, горя и страха - лживых вибраций. Три врача из ашрама засвидетельствовали смерть. Кто будет спорить с медицинским заключением? (Бросает текст и уходит).

 

РЕЖИССЕР: Сегодня ашрам Шри Ауробиндо вряд ли представляет собою нечто большее, чем просто некоторое преуспевающее учреждение… (Актеры возвращаются в своем обычном облике)

 

АКТРИСА: Ну, что, полный загруз?

 

АКТЕР 1: Выходит, они зашли в тупик? И умерли?

 

АКТРИСА: А что если было все не так?  

 

АКТЕР 2: Какие еще могут быть версии?

 

АКТЕР 1: Что, если их усилия были не напрасны? Может, они увидели свои ошибки и смогли их исправить?

 

АКТРИСА: Что, если они просто ушли со сцены и никому не известные продолжают свои поиски где-то в другом месте?

 

АКТЕР 1: У этой истории должно быть продолжение!

 

АКТЕР 2: И все-таки на этом ничего не закончилось, а только все началось. А вы как думаете?